Заключительная ремарка «Бориса Годунова» «Народ безмолвствует» столь выразительна, органична и уместна, что, казалось бы, не располагает к поиску каких-либо истоков, помимо гениальности автора. Между тем исследователям бросились в глаза
сходные, в отчасти похожих ситуациях обороты речи в «Истории государства Российского» Карамзина; другим эти параллели показались не волне убедительными, нашлись иные предложения, сложился научный вопрос.
В 1996 году вышло в свет подготовленное Институтом русской литературы издание «Бориса Годунова» с историко-литературным комментарием Лидии Михайловны Лотман. Комментарий занимает 230 страниц и заключительной реплике там уделено подобающее место. Лидия Михайловна Лотман поддерживает господствующее представление, согласно которому пушкинская фраза восходит к «Истории государства Российского» Карамзина. Уважительно, но без сочувствия она говорит о стремлении академика Михаила Павловича Алексеева усмотреть истоки ремарки во французской литературе. В последнем с ней трудно не согласиться. Алексеев полагал, что Пушкина вдохновили страницы Тьера, повествующие о том, как Мирабо предложил встретить Людовика XVI, идущего в Учредительное собрание (а именно): «Пусть мрачное молчание прежде всего встретит монарха в эту минуту скорби. Молчание народа — урок королям». Хотя Алексеев и выявляет интересную литературную традицию, его идея едва ли может быть принята: в ситуации, представленной Тьером, нет реакции народа (насколько тут вообще уместно говорить о народе), нет и сцены – в драматическом смысле слова.
Что касается возможного влияния на Пушкина Карамзина, то в «Истории государства Российского» молчание народа фигурирует неоднократно, однако никто не указал на столь явную параллель, что оставалось бы воскликнуть: «Вот оно, конечно!».
Между тем наиболее выразительная параллель к знаменитой концовке «Бориса Годунова» обнаруживается у Плутарха. В жизнеописании Цезаря (LXVII, 4) рисуется сцена, как вскоре после убийства Цезаря заговорщики во главе с Брутом обращаются к народу с речами, и народ встречает их речи полным молчанием. В моем пересказе, правда, близость между двумя текстами сознательно утрирована. У Плутарха соответствующая фраза лишена пушкинской лаконичности и выразительности. Вот она: «На следующий день заговорщики во главе с Брутом вышли на форум и произнесли речи к народу. Народ слушал ораторов, не выражая ни неудовольствия, ни одобрения, и полным безмолвием показывал, что жалеет Цезаря, но чтит Брута». И все же параллель остается чрезвычайно существенной: люди, совершившие государственный переворот, обращаются к народу за возгласами одобрения, но натыкаются на стену безмолвия.
