Допетровская Русь — это отмечали многие исследователи — нема и чужда слову-Логосу. Е.Трубецкой, открывший для России и мира северную русскую икону и назвавший ее «умозрением в красках», недоумевал по поводу этой словесной немоты, а Г.Федотов резко определил ее как «паралич языка».
У того же Федотова даны достаточно веские объяснения причин этой немоты многовековым отрывом от эллинской и латинской книжности, от внутренней культурной полемики и диалога с инокультурным любомудрствованием.
Представляется, что одной из главных причин и этого отрыва, и этой немоты являлись глубокая и, главное, холистическая религиозность русской культуры.
С одной стороны, здесь налицо инстинктивное понимание того, что священная целостность плохо поддается слову произнесенному, дробится и искажается в нем; Логос в этом случае ощущается как грех разъятия и искажения святыни.
С другой стороны, есть понимание того, что разъятая Логосом священная целостность неизбежно будет собрана в новые целостности — множественные и разные — от природы к этому склонной русской церковной и светской интеллигенцией. И выйдут — ереси, идейная драка, а за нею вослед — смута. Опыт исторических ересей и церковного раскола достаточно ясно продемонстрировал реальность такой угрозы.
Человек современной русской религиозной культуры ощущает себя лично ответственным за священную целостность и обязанным оценивать каждый вновь обретаемый смысл, либо отторгая его, либо вводя в эту целостность. Во времена допетровской «всеобщей немоты» это дело было почти полностью табуировано Церковью, которая одна только и предстательствовала от лица Абсолюта в сфере олицетворения целостности, в сфере созидания, отбора и сопряжения смыслов.
Начатая Петром модернизация, как бы ни относиться к ее методам и историческим социокультурным последствиям, навязала России новую действительность. Эту действительность нельзя было оседлать и осуществлять, не выразив в Логосе, не овладев культурой слова и мысли, соответствующих этой действительности. Но точно так же, не овладев Логосом новой действительности, нельзя было и успешно ей сопротивляться и противостоять. Начиная с этого момента, и стан сторонников петровских реформ, и стан их противников начинают массово осваивать частичный, во многом чуждый, нецелостный язык этих реформ — субкультуру модернизаторов. Субкультура эта, конечно же, могла быть взята быстро только извне и только кусками. Но, наложившись на русское взыскание холизма, преобразовалась у большинства сторонников модернизации в формы уродливые и неорганичные — фрагменты чужих смысловых полей, претендующие на целостность. Субкультура эта не могла быть принята широкой российской почвой, поскольку в большинстве случаев использовала (в том числе буквально, лингвистически) чужой язык. Но на начальном этапе она и не отвергалась жестко этой российской почвой, поскольку экспансионировала в основном на пустые, табуированные, «бесхозные» в России смысловые поля. И лишь позже, в попытке распространить свой холистический диктат на подавляющую часть автохтонного смыслового пространства, эта чуждая субкультура встречала активное и массовое противодействие «почвы».
(Бялый Ю. Звезда или смерть русской интеллигенции // Россия ХХІ. – 1997. – № 5-6 ; http://russia-21.ru/xxi/rus_21/ARXIV/1997/bialy_05_06_97.htm)
Комментариев нет:
Отправить комментарий