2. Анна Тереза Дёнгоф урождённая (княжна) Оссолинска († 1651).
Муж (1645): князь Зыгмунт Дёнгоф герба Дёнгоф (Вепрь), кравчий королевский, ротмистр гусарский, старосты Быдгощский, Велунский, Сокальский, Болеславский, Богулавский, Клоновский, Ляцкий, Дзвиногородский + 1655
3. Франтишек Богуслав (князь) Дёнгоф герба Дёнгоф (Вепрь), каштелян Плоцкий и Серадзский, мечник Лещинский 1651 + 1707?
4. Александр (князь) Дёнгоф герба Дёнгоф (Вепрь), подстолий Сохачева + 1734 -
5. Людвика Ледоховская урожденная (княжна) Дёнгоф (1720? + 1794 -
Муж: Франтишек Антоний Галка-Ледуховский з Ледухова герба Галка (Шалява) двожанин и подкоморий королевский, староста Владзимерский и Гайсинский, воевода Чернеховский, ротмистр знака панцырной королевской кавалерии народовой. 1728 + 1783 +
6. Станислав Галка-Ледуховский з Ледухова герба Галка Шалява 1764 + 1819
член Наивысшей Народовой Рады Королевства Польского (1794), первый канцеляж Министерства полиции Герцогства Варшавского (1806 - 1814?), и. о. Министра Полиции (1809).
7. Марианна Станиславовна Бернацкая ур. Ледуховская з Ледухова герба Галка Шалява, в некоторых российских документах ошибочно - графиня Ледуховская) 1813 + 1846 -
Муж: Лука Александрович Бернацкий герба Кживда 1790 (1793, 95?) + 1879
действительный статский советник, подольский вице-губернатор.
8. Елена Лукинична Серебренитская ур. Бернацкая герба Кживда 1846 + 1915
муж - Ефрем Сергеевич Серебренитский 1845 + 1918
тайный советник, член Совета Министра Путей Сообщения. (из поповского рода, от сельца Серебреницкий погост, на острове Серебреница, что на Жижецких озёрах, на границе Тверской и Псковской земель).
9. Борис Ефремович Серебренитский
коллежский асессор, инженер путей сообщения 1877 + 1917
10. Ольга Борисовна Серебренитская 1908 + 2000 -
11. Игорь Викторович Серебренитский 1936 -
12. Кирилл Игоревич Серебренитский
-------------------------------------
"... а напротив, у стола, третий вельможа, опершись на локоть, изучал карту окрестностей, время от времени подымая взор на государя.
Облик его не столь был величествен, но отмечен признаками достоинства едва ли не более высокого, чем монаршье. Изборожденное заботами и раздумьями холодное и мудрое лицо государственного мужа отличалось суровостью, нисколько не портившей его замечательной красоты. Глаза он имел голубые, проницательные, кожу, несмотря на возраст, нежную; великолепный польский наряд, подстриженная на шведский манер борода и высоко взбитые надо лбом волосы придавали сенаторскую внушительность его правильным чертам, словно высеченным из камня.
То был Ежи Оссолинский, коронный канцлер и князь Римской империи, оратор и дипломат, восхищавший европейские дворы...Недюжинные способности с юного возраста привлекли к нему внимание предшествующих правителей и рано выдвинули на самые высокие должности...Неутомимый трудолюбец, умный и прозорливый, умеющий глядеть далеко вперед, он спокойной и уверенной рукой провел бы в безопасную гавань всякое иное государство, кроме Речи Посполитой, всякому другому обеспечил бы внутреннюю крепость и могущество на долгие годы…
Воспитанный вне пределов страны, завороженный чужими образцами, несмотря на весь свой прирожденный ум и смекалку, несмотря на многолетний практический опыт, он не смог привыкнуть к бессилию правительства в Речи Посполитой и за всю жизнь так и не научился считаться с этим обстоятельством, хотя то была скала, о которую разбились все его планы, намерения, усилия; впрочем — в силу этой же причины — он сейчас уже видел впереди крах и разорение, а впоследствии и умирал с отчаянием в сердце.
Это был гениальный теоретик, не сумевший стать гениальным практиком, — оттого и попал он в заколдованный безвыходный круг. Увлеченный какой-нибудь мыслью, обещающей в будущем принести плоды, он стремился к ее воплощению с упорством фанатика, не замечая, что спасительная в теории идея на практике — при имеющемся положении вещей — может быть чревата роковыми последствиями.
Желая укрепить правительство и государство, он разбудил страшную казацкую стихию, не предусмотрев, что дикая ее сила не только против шляхты, богатейших магнатов, злоумышлений и шляхетского самодовольства обратится, но и против насущнейших интересов самого государства.
Поднялся из степей Хмельницкий и вырос в исполина. Речь Посполитая терпела поражение за пораженьем.
... а канцлер, увлеченный своими замыслами, все еще вел переговоры и медлил. И все еще верил — даже Хмельницкому!
... Канцлер же этим не ограничился, хуже того: призвал на помощь казацкую рать — страшный, бурлящий поток, — не подумав, что бешеное его течение может только разрыхлить и размыть почву, на которой покоится камень".
Облик его не столь был величествен, но отмечен признаками достоинства едва ли не более высокого, чем монаршье. Изборожденное заботами и раздумьями холодное и мудрое лицо государственного мужа отличалось суровостью, нисколько не портившей его замечательной красоты. Глаза он имел голубые, проницательные, кожу, несмотря на возраст, нежную; великолепный польский наряд, подстриженная на шведский манер борода и высоко взбитые надо лбом волосы придавали сенаторскую внушительность его правильным чертам, словно высеченным из камня.
То был Ежи Оссолинский, коронный канцлер и князь Римской империи, оратор и дипломат, восхищавший европейские дворы...Недюжинные способности с юного возраста привлекли к нему внимание предшествующих правителей и рано выдвинули на самые высокие должности...Неутомимый трудолюбец, умный и прозорливый, умеющий глядеть далеко вперед, он спокойной и уверенной рукой провел бы в безопасную гавань всякое иное государство, кроме Речи Посполитой, всякому другому обеспечил бы внутреннюю крепость и могущество на долгие годы…
Воспитанный вне пределов страны, завороженный чужими образцами, несмотря на весь свой прирожденный ум и смекалку, несмотря на многолетний практический опыт, он не смог привыкнуть к бессилию правительства в Речи Посполитой и за всю жизнь так и не научился считаться с этим обстоятельством, хотя то была скала, о которую разбились все его планы, намерения, усилия; впрочем — в силу этой же причины — он сейчас уже видел впереди крах и разорение, а впоследствии и умирал с отчаянием в сердце.
Это был гениальный теоретик, не сумевший стать гениальным практиком, — оттого и попал он в заколдованный безвыходный круг. Увлеченный какой-нибудь мыслью, обещающей в будущем принести плоды, он стремился к ее воплощению с упорством фанатика, не замечая, что спасительная в теории идея на практике — при имеющемся положении вещей — может быть чревата роковыми последствиями.
Желая укрепить правительство и государство, он разбудил страшную казацкую стихию, не предусмотрев, что дикая ее сила не только против шляхты, богатейших магнатов, злоумышлений и шляхетского самодовольства обратится, но и против насущнейших интересов самого государства.
Поднялся из степей Хмельницкий и вырос в исполина. Речь Посполитая терпела поражение за пораженьем.
... а канцлер, увлеченный своими замыслами, все еще вел переговоры и медлил. И все еще верил — даже Хмельницкому!
... Канцлер же этим не ограничился, хуже того: призвал на помощь казацкую рать — страшный, бурлящий поток, — не подумав, что бешеное его течение может только разрыхлить и размыть почву, на которой покоится камень".
.jpg)
